М.Е. Салтыков-Щедрин. Современная идиллия (отрывок)
 
 Мы поспешили расплатиться и уйти. Машинально расспросили дорогу к
изобретателю perpetuum mobile и машинально же дошли до его избы, стоявшей на
краю города.
 Мещанин Презентов встретил нас с какою-то тихою радостью: очевидно, он
не был избалован судьбою. Это был человек лет тридцати пяти, худой, бледный,
с большими задумчивыми глазами и длинными волосами, которые прямыми прядями
спускались к шее. Изба у него была достаточно просторная, но целая половина
ее была занята большим маховым колесом, так что наше общество с трудом в ней
разместилось. Колесо было сквозное, со спицами. Обод его, довольно
объемистый, сколочен был из тесин, наподобие ящика, внутри которого была
пустота. В этой-то пустоте и помещался механизм, составлявший секрет
изобретателя. Секрет, конечно, не особенно мудрый, вроде мешков, наполненных
песком, которым предоставлялось взаимно друг друга уравновешивать. Сквозь
одну из спиц колеса продета была палка, которая удерживала его в состоянии
неподвижности.
 - Слышали мы, что вы закон вечного движения к практике применили? -
начал я.
 - Не знаю, как доложить, - ответил он сконфуженно, - кажется, словно
бы...
 - Можно взглянуть?
 - Помилуйте! за счастье...
 Он подвел нас к колесу, потом обвел кругом. Оказалось, что и спереди и
сзади - колесо.
 - Вертится? - спросил Глумов.
 - Должно бы, кажется, вертеться... Капризится будто...
 - Можно отнять запорку?
 Презентов вынул палку - колесо не шелохнулось.
 - Капризится! - повторил он, - надо импет дать.
 Он обеими руками схватился за обод, несколько раз повернул его вверх и
вниз и наконец с силой раскачал и пустил - колесо завертелось. Несколько
оборотов оно сделало довольно быстро и плавно - слышно было, однако ж, как
внутри обода мешки с песком то напирают на перегородки, то отваливаются от
них, - потом начало вертеться тише, тише; послышался треск, скрип, и,
наконец, колесо совсем остановилось.
 - Зацепочка, стало быть, есть, - сконфуженно объяснял изобретатель и
опять напрягся и размахал колесо. Но во второй раз повторилось то же самое.
 - Скажите, сами вы до этого дошли? - спросил Глумов, стараясь сообщить
своему голосу по возможности ободряющий тон.
 - Охота у меня... Только вот настоящим образом дойти не умею...
 - Трения, может быть, в расчет не приняли?
 - И трение в расчете было... Что трение? Не от трения это, а так...
Иной раз словно порадует, а потом вдруг... закапризничает, заупрямится - и
шабаш! Кабы колесо из настоящего матерьялу было сделано, а то так, обрезки
кое-какие... Недостатки наши...
 - Кто-нибудь осматривал у вас колесо?
 - Были-с.
 - И что же?
 Презентов стоял, понурив голову, и молчал.
 Я инстинктивно оглянул горницу и сам опустил голову: так в ней было все
неприютно, голо, словно выморочно. В углу - одинокий образ, с воткнутой
сзади, почти истлевшей от времени, вербой; голая лавка, голые стены,
порожний стол. На окне стояла глиняная кружка с водой, и рядом лежал толстый
сукрой черного хлеба. Может быть, это был завтрак, обед и ужин Презентова.
Не замечалось ни одного из признаков, говорящих о хозяйственности, о приюте.
Даже неопрятности, столь обыкновенной в мещанской избе, не было, а именно
какая-то унылая заброшенность. И на общем фоне этой оголтелости и
выморочности как-то необыкновенно сиротливо выступал этот человек, сам
оголтелый и выморочный. Как он тут жил? Собственно говоря, раз  колесо было
налажено, ему и делать ничего не оставалось. Вероятно, он населял это
пространство призраками своей фантазии или, угнетаемый мечтательной
праздностью, проводил дни в бессильном созерцании заколдованного колеса,
изнывая от жгучих стремлений к чему-то безмерному, необъятному, которое
именно неясностью своих очертаний покоряло его себе.
 - Вы бы к какому-нибудь делу попроще приспособились, - участливо
посоветовал ему Глумов. Презентов продолжал молчать.
 - Допустим даже, что задача ваша достижима; но ведь это предприятие
сложное, далекое... На пути к нему есть множество задач более доступных,
разработка которых, и сама по себе полезная, могла бы, сверх того, и лично
вам оказать поддержку...
 - Мне что! вот колесо настоящим бы образом... - промолвил он тихо.
 В этих словах звучала такая убежденность, что Фаинушке вдруг
взгрустнулось.
 - Хозяюшка у вас есть? - спросила она ласково.
 - Один я. И женат не был. Матушка у меня, с год назад, померла, - с тех
пор один и живу. И горницу прибрать некому, - прибавил он, конфузливо
улыбаясь.
 Признаюсь, я думал, что Фаинушка вынет из бумажника сторублевую и
скажет: вот вам... на колесо! - однако милая дамочка с минуту погрустила, а
вслед за тем опять оправилась.
 - А давно вы этим делом занимаетесь? - продолжал допрашивать Глумов.
 - Да и не помню уж... Охота такая...
 - Подумайте, однако ж. Сколько лет вы одну работу работаете, а где же
результаты?
 - Может, и дойду.
 Дальнейший разговор был невозможен. Даже Глумов, от природы одаренный
ненасытным любопытством, - и тот понял, что продолжать ворошить этого
человека, в угоду вояжерской любознательности, неуместно и бессовестно. Как
вдруг Очищенный, неведомо с чего, всполошился.
 - А податей много сходит? - спросил он.
 - Податей нынче не берут, а пакенты велят брать.
 Он поспешно вынул из стола промысловое свидетельство (цена 2 р. 50 к.)
и показал нам. Быть может, у него в голове мелькнуло, что мы собственно для
того и пришли, чтоб удостовериться.
 - Дорогонько! - молвил Очищенный, инстинктивно обводя взором комнату.
 - Для чего же вам свидетельство? Ведь вы постоянным промыслом не
занимаетесь? - удивился Глумов.
 - Случается. Намеднись господину исправнику табакерку с музыкой чинил,
а месяц назад помещику одному веялку привезли, так сбирать ездил. Набегает
тоже работишка.
 - Ну, а вообще живется как?
 Начался заправский допрос. Какие песни, сказки; нет ли слепенького
певца... Куда бы он привел нас - не знаю. Быть может, к вопросу о
недостаточном вознаграждении труда или к вопросу о накоплении и
распределении богатств, а там, полегоньку да помаленьку, и прямо на край
бездны. Но гороховое пальто и на этот раз не оставило нас.
 - Да что же вы спрашиваете? разве можно жить в стране, в которой
правового порядка нет? Личность - не обеспечена завтрашний день -
неизвестен... Либералы... ха-ха! - произнесло оно отчетливо и звонко.
 Опять почувствовали мы знакомое дуновение, и опять мимо нас
промелькнула гороховая масса, увенчанная цилиндром; промелькнула и растаяла.
 - Спектр! - воскликнул Глумов, - но спектр спасительный, господа! Он
посылается нам для того, чтоб мы знали, что можно и что нельзя... Итак,
возблагодарим...